Лопе де Вега (полное имя — Феликс Лопе де Вега и Карпио) — испанский драматург, поэт и прозаик, выдающийся деятель испанского Золотого века. Автор двух тысяч пьес, из которых до наших дней дошла лишь пятая часть. Родился в 1562 года в семье ремесленника. 10-ти лет от роду перевёл «Похищение Прозерпины» Клавдиана.
В 1588 году принял участие в походе «Непобедимой Армады». После её поражения поселился в Валенсии, где работал как драматург. Жил при герцогских дворах, был секретарём герцога Альбы. Имя Лопе де Веги было связано с любовными интригами. В 1609 году ему пришлось стать добровольным слугой Инквизиции. Эта роль, а также цепь смертей членов семьи, тяжело на него повлияла.
В возрасте 54 лет от роду встретил свою последнюю любовь — 16-летнюю Марту ду Неварес, которую воспел в стихах, с которой его связали 16 лет отношений. В течение одного 1632 года умерла Марта, а также погиб в морском походе сын Лопе де Веги, а его дочь была похищена любовником.
Лопе де Вега, сломав существовавшую тогда литературную традицию, стал основателем классического типа испанской драмы.
В 1994 году ТимМ на основе стихотворения Лопе де Веги создал песню. Это — квинтэссенция жизни поэта, который, потеряв при жизни стольких близких ему людей, оставил огромное творческое наследие. История культуры не знает другого такого примера литературной плодовитости, какую явил нам Лопе де Вега. Его перу принадлежат несколько романов, свыше двадцати поэм, новеллы, тысячи лирических стихотворений, критические обзоры, поэтические трактаты и великое множество пьес. Восхищенные современники назвали его «чудом природы».
Одиночество
(перевод Майи Квятковской)
Одиночеством к людям гонимый,
Прихожу к одиночеству снова —
Ибо, кроме моих размышлений,
Не встречал я друга иного.
Что мне хрупкая оболочка,
Где живу я и умираю?
От себя я так отдалился,
Что вот-вот себя потеряю.
Мне с собой ни сладко, ни горько,
Но одно я постиг несомненно:
Человек — воплощенье духа —
Как в тюрьме, в своем теле бренном.
Мне понятно многое в мире,
Одного не пойму до гроба:
Как безмозглый, спесивый невежда
Терпит собственную особу?
Я управлюсь с любой помехой,
Рад с любой докукой сразиться,
Но себя защитить не умею
От назойливого тупицы.
Он меня же ославит дурнем —
Ведь ему, говоря по чести,
Невдомек, что глупость и скромность
Не могли бы ужиться вместе.
Но различие между нами
Беспристрастное видит зренье:
Его глупость — в безмерной спеси,
И моя разумность — в смиренье.
То ли в наше время природа
Изобилует мудрецами,
То ль они свой скромный рассудок
До небес превозносят сами.
Самый мудрый сказал: «Я знаю,
Что я ничего не знаю»,
Величайшее с наименьшим
В беспримерном смиренье равняя.
Но себя я не чту премудрым,
Ибо чту себя несчастливым,
А когда и где неудачник
Обладал умом прозорливым?
Этот мир, должно быть, стеклянный,
Он надтреснут, и в час урочный
На осколки он разлетится,
Потому что стекло непрочно.
Нам порой говорит рассудок,
Что и мы уцелеем едва ли:
Картой меньше — и мы внакладе,
Картой больше — опять проиграли!
Говорят, что правда на небо
Вознеслась из нашей юдоли, —
Постарались люди на совесть,
Чтоб она не вернулась боле.
Мы, испанцы, от прочих народов
Отделились чертой приметной:
Те живут в серебряном веке,
Нам на долю достался медный.
И какой настоящий испанец
С болью в сердце не видит ныне,
Что мужчины на вид все те же,
Только мужества нет и в помине!
Бог велел, чтобы хлеб свой насущный
Человек до скончанья света
Добывал в труде, — потому что
Он презрел господни заветы.
А сегодня богоотступник
На кусок дармоеда презренный
Променял, не страшась позора,
Старой чести залог бесценный.
И теперь Добродетель и Мудрость,
Как слепцы в бесприютном скитанье,
Ковыляют, держась друг за друга,
Со слезами прося подаянья.
Есть два полюса в этом мире,
Два магнита для всякого сброда:
Покровительство (вместо счастья),
Деньги (вместо знатного рода).
Слышу колокол похоронный,
Но не вздрогну, мыслью объятый,
Что крестов на погосте столько,
Сколько было людей когда-то.
Вижу мраморные надгробья,
Возвещающие в печали
Не о том, чем покойники были,
А о том, чем они не бывали.
Правы авторы эпитафий —
Только здесь убогий и сирый
Наконец торжество обретает
Над князьями этого мира.
Говорят, недостойна зависть;
Грешен я — она мне знакома:
Зависть к тем, кому нету дела,
Что творится за стенами дома.
Нет у них ни книг, ни записок,
Нет бумаги в шкафу ни листочка,
За чернильницей ходят к соседу,
Если надо черкнуть две строчки.
Ни бедны они, ни богаты:
Есть очаг и похлебка в миске;
Не мешают им спать заботы,
Искательства, происки, иски;
Не злословят они о сильных,
Не питают к слабым презренья,
Никогда, словно я, не пишут
Покровителям поздравленья.
С этой завистью неразлучен,
Никому не промолвив слова,
Одиночеством к людям гонимый,
Прихожу к одиночеству снова.